Лу Дуайон — актриса, модель, художница, дизайнер, певица. Только не говорите, что таких девиц сейчас полно: немножко то, немножко другое, а значит, ни то ни се. Лу Дуайон совсем другая.
«С сестрами у меня прекрасные отношения, – говорит Лу Дуайон, – у меня их много, и Шарлотта, и Кейт, и Лола, и Лили. Настоящая девчачья банда».
Банда сестер от разных отцов и матерей.
Лу Дуайон – дочь актрисы Джейн Биркин и режиссера Жака Дуайона. Старшие сестры – фотограф Кейт, дочь мамы от композитора Джона Барри (помните музыку в первых кадрах «Джеймса Бонда»?). Шарлотта – от знаменитого хулигана французского рока Сержа Генсбура. Третья старшая сестра, Лола – первая дочь папы от известной монтажерки Ноэль Буассон. И наконец, младшая Лили, рожденная уже после того, как Биркин и Дуайон расстались. В Средние века так считали принцесс крови, в нынешние – родословные парижской богемы. Большая шестидесятническая семья, где на один брак два развода и никто не считает, кто от какой матери и от какого отца. «У мамы нет любимиц, – говорит Лу, – но с каждой из дочерей у нее особые отношения».
На парижскую съемку для русского «Татлера» она пришла не одна. С ней ее восьмилетний сын Марло. Полностью – Марло Джек Тайгер. Прежде чем начать гримироваться и делать прическу, Лу поудобнее устраивает своего «тигра» в кресле, так, чтобы свет из окон президентского сьюта отеля Le Meurice, выходящих на сады Тюильри, падал наилучшим для чтения образом, заботливо обкладывает его комиксами и просит налить шоколад в принесенную с собой детскую кружку.
Она проделывает все это быстро, естественно и не напоказ. «Моя жизнь именно в этом, а не в работе. Если мне надо выбирать – побыть с моим сыном, пойти на съемку или отправиться на какую-нибудь ночную гулянку, я, конечно, выберу первое».
При этих словах она затягивается сигаретой. Курит Лу все время, при сыне тоже. Не считает правильным что-то от него скрывать: «У меня с мамой такие же отношения. Я ей рассказывала все. Почти все – есть все-таки вещи, которыми ты ни с кем не можешь поделиться. И она от меня ничего не скрывает. Я сдуру подарила ей «блэкберри» и теперь получаю сто сообщений в день, у меня ощущение, что я радистка. Как слышите меня? Прием».
Лу родила сына в девятнадцать и отчасти поэтому стала сниматься для журналов и в рекламе – не так много времени занимает, а оплачивается неплохо. Отец всегда говорил ей – хватай все, что дают, а потом трать деньги и время на ту работу, которая тебе действительно интересна. «Если бы я была только актрисой, – объясняет Лу, – я бы снималась кроме прочего во всякой ерунде, чтобы заработать на жизнь, а так я могу выбирать».
Папа Дуайон – типичный режиссер французского кино, настоящий автор с философским факультетом в анамнезе, из протестантской семьи, с собственным мнением по любому поводу. Он повлиял на жизнь Лу не только тем, что снимал ее в кино – пару раз и всегда случайно. Другие актрисы отказывались или заболевали, тогда он звонил дочке: «Привет, это я. Как насчет помочь?».
– Я готова была убить его в этот момент! – восклицает Лу. – Ну почему, почему ты меня не предупредил заранее?
– Не трудно ли вам на площадке с отцом?
– Он никогда не сделает поблажку, потому что ты дочь. К тому же я почти никогда его не называла «папа», только «Жак».
Она принимает как должное, что отец не видел ее фильмов. Может, это и к лучшему. Однажды включив телевизор, он попал на сериал с Лу Дуайон. «Наутро он прислал мне факс – четыре страницы: кое-что понравилось, но есть и недостатки, такие, такие и еще вот такие. Такой вот он у меня зануда. Когда я посылала ему в детстве открытки, он исправлял в них грамматические ошибки».
В школе у Лу были прекрасные шелковистые волосы. Все пели хором: «Какие прекрасные у вашей девочки волосы», и так продолжалось до тех пор, пока однажды папа не взял ножницы и не срезал их со словами: «Пусть же они теперь увидят, какое у тебя красивое лицо!». В нем бурлил педагогический талант.
Лу не зря сыграла у него молодую бунтарку в «Слишком мало любви». Она и в жизни была такая: заплетала отросшую шевелюру в дреды, носила серьгу в языке и шлепала босиком по улицам, чтобы досадить респектабельному кварталу, в котором жила. Одевалась в секонд-хенде: «Носить дизайнерские вещи для меня в то время было как продать душу дьяволу».
Она готова была на горе всем буржуям сжечь свою жизнь с двух концов, как жег ее родственник Серж Генсбур, пока вдруг не сообразила, что ее мятеж великолепно вписывается в систему буржуазных ценностей, где полагается ходить босиком и курить косячки в клубах, прежде чем надеть меховое манто и выгуливать детей на газонах Дома Инвалидов.
На четырнадцатилетие мама подарила ей собаку. Ее сверстницы сходили с ума на дискотеках, а она должна была приходить домой. «Каждый вечер, чтобы с ней погулять, и каждое утро тоже. Лучше иметь кого-то, за кого отвечаешь, чем не иметь, – считает Лу. – С четырнадцати до девятнадцати я работала и ходила за собакой, а в девятнадцать родился Марло. Я не знала той свободы, которая есть у всех двадцатилетних. Я не жалею об этом, но это так».
Они давно расстались с отцом Марло, музыкантом Томасом Джоном Митчеллом, но сохранили хорошие отношения. Вот как раз Томас заходит за сыном в Le Meurice и уводит его на каток – Лу обещает приехать за ним по окончании нашей съемки.
– Вы родили так рано, совсем девчонкой. Не боялись, что это свяжет вас на всю жизнь?
– В материнстве есть настоящие драмы, например, когда у Марло температура под сорок и я не знаю, что делать, или когда он просит с ним поиграть, а я должна идти работать. В остальном это только радость, и не стоит этим гордиться. Ненавижу заголовки на обложках «Быть матерью – моя главная работа». Какой козел придумал выставлять это напоказ!
Когда ее спрашиваю, с кем она встречается сейчас, она отвечает: «Не вижу кандидата. Я очень разочарована в моем поколении. Да и времени нет». Все это можно прожить в кино. Она только что закончила сниматься в фильме про клубную жизнь шестидесятых. «Жиголлетта» – роман феминистки Лоры Шарпентье, был крепко порезан в 1972 году французской цензурой и вышел полностью только тридцать лет спустя. История девочки-гарсона, которая становится знаменитой проституткой-травести, – отчасти история жизни Шарпентье, которая снимала этот фильм и как режиссер.
– Очень жестокая и тяжелая история, – говорит Лу, – и психологически, и физически. Сниматься иногда приходилось по четырнадцать часов, шесть дней в неделю, в парике, приклеенном к волосам. Лора Шарпентье столько перенесла в своей жизни, сколько я бы никогда не смогла. И поскольку я играла ее такой, какой она была сорок лет назад, то она считала, что я такая же сильная и жесткая. А это не так. Это ведь было тяжелое время.
– Тяжелое? Это было самое счастливое время, – говорит сама Шарпентье, – тогда ночь была праздником, и мы пили шампанское так, как теперь пьют кока-колу, а возвращались домой, когда все уходили на работу. В утренних кафе рядом завтракали одни и ужинали другие.
Лу считает, что она совсем не похожа на свою героиню, но очень ценит возможность прожить чужую жизнь, влезть в чужую шкуру и мужской костюм. Мужской костюм ей идет. Она сама любит пиджаки, джинсы, мужские шляпы. Из всех парижских больших магазинов предпочитает «дамское счастье» Le Bon Marché. Парижанки знамениты своим умением экономить на распродажах. Лу Дуайон здесь пасует, ее покупки всегда импульсивны. Увидеть витрину из окна автобуса – стоп, машина, я хочу это платье немедленно! В общем, вожатый удивился, трамвай остановился.
Но она слушается только себя, напрасно продавец котом вьется вокруг «вам так идет... ваш стиль... это модно». У каждого есть свой образ, и с ним не надо бороться. Она вспоминает свою подружку из Индонезии, которая потратила юность на то, чтобы распрямить волосы и осветлить лицо, вместо того чтобы встряхнуть черной шевелюрой, надеть розовое с лимонным и уложить парней наповал.
Но и с модой Лу не спорит. И не понимает людей, которые проклинают моду. Папина дочка, она защищает не идею роскоши как таковой, хоть и сидит на кутюрных показах в первых рядах, а идею человеческой коммуникации: «Ваша одежда – это первое, что вы говорите о себе незнакомым людям. Как иначе вы различите при первой встрече безвкусного идиота, от которого надо держаться подальше?».
На вопрос об иконах стиля она вспоминает двух британских комиков, два бессмертных образа, знакомые всем. Трогательное щегольство чаплинских обносок в «Малыше» и «Огнях большого города». И нахальный прикид Джека Даукинса по имени Артфул Доджер из «Оливера Твиста». Своим героем Лу выбрала не примерного Оливера, а Ловкого Плута в чрезмерно длинном пиджаке, из которого он мог выскользнуть змеей, – карикатуру на денди с грязным шейным платком и помятым цилиндром.
Ее собственный стиль – узкие, как будто бы немного с чужого плеча, но очень породистые вещи. Джинсы она натягивает выше пояса, чтобы они не висели на бедрах. Рубашки выпускает из рукавов жакетов и поднимает воротник. Она любит одежду, которую легко комбинировать и использовать в разных ситуациях.
«Не приходится выбирать между карьерой и материнством, и в течение дня я меняю роли, и не раз. Надо быть элегантной женщиной на работе, строгой мамой дома и раскованной девчонкой, когда ты идешь на вечеринку. И всюду быть секси».
Выйдя голой грудью вперед на обложку французского «Плейбоя» два года назад, она получила больше восхищенных отзывов от своих подружек, чем от своих приятелей. Женщинам она понравилась больше. Лу Дуайон не боится раздеваться на площадке и считает, объективно говоря, что ее тело не очень-то сексуально: «У меня нет настоящей груди и попы». С некоторой даже завистью она говорит о своих коллегах, которые просто не рискуют обнажаться перед камерой, потому что никто не знает, чем это может кончиться. Катастрофой! Сексуальность из них так и прет сквозь все платья.
«Мое тело – это всего лишь мое наследство, его сделали папа с мамой. И вообще это инструмент для работы – вы ведь не стесняетесь своего диктофона. Но вот внутри него есть эмоции, которые я берегу от чужих глаз больше, чем тело. В этом смысле я очень старомодна. Когда я влюблена, я могу ждать полгода, чтобы лечь в постель с этим человеком, и я скорее умру, чем сделаю это при свете. Мне наплевать на сто бездельников на площадке, которые на меня глазеют, на здоровье. Но перед одним мужчиной я не могу раздеться так же легко, как на пляже».
Она очень жалеет, что съемку для «Плейбоя» не смогла сделать со своей сестрой Кейт в качестве фотографа. Все-таки с близкими тебе людьми работать интереснее и легче. Но не всегда можно работать с друзьями. Друзей немного.
– Неужели?
– Люди часто предлагали мне дружбу, но всегда больше интересовались тем, кто мои родители, чем тем, кто я сама. Ну и пусть мало друзей, зато они настоящие. Есть с кем поговорить.
– Ваша подруга Милла Йовович сделала с вами интервью. А с кем бы хотели поговорить вы?
– С писателем Чарльзом Буковски поговорила бы, но он уже на том свете. Может, с Патти Смит?