«Вы хотите сказать, что у вас на лице ничего нет?» — этим вопросом в 1939 году Ирен, жена влиятельного голливудского продюсера Дэвида Селзника, встретила прилетевшую специально по его приглашению в Лос-Анджелес звезду шведского кино Ингрид Бергман. «Брови слишком широкие, зубы не очень, есть над чем поработать. Завтра отведу вас к визажистам, посмотрим, что они смогут сделать», — подхватил Селзник. Бергман, которой на тот момент было всего 24 года, выразила решительное сопротивление. Она отказалась ставить брекеты и выщипывать брови, а также менять свое имя на псевдоним: «Я думала, что вы увидели меня в фильме “Интермеццо” и я вам понравилась. Иначе зачем вам было посылать своего агента Кея Брауна искать меня по всей Швеции. Сейчас вы смотрите на меня и хотите все поменять. Пожалуй, мне не стоит играть в вашем фильме». Селзник изумился такому отпору, вздохнул и решил, что раз так, то Бергман будет «первой “естественной” актрисой» в Голливуде.
Она выделялась на фоне конкуренток — Марлен Дитрих, Мэрилин Монро, Элизабет Тейлор, Вивьен Ли и даже землячки Греты Гарбо — прежде всего непоколебимой уверенностью в том, что ей в себе ничего не нужно менять. «Будьте собой. Мир поклоняется оригинальным» — так Бергман позже сформулирует секрет своего успеха и совет будущим поколениям. За это в 1940-х годах журнал Life провозгласил ее «новым лицом шарма», Variety — «самой востребованной актрисой», а Кэри Грант поделился, что Ингрид Бергман — единственная женщина в списке артистов, имена которых моментально убеждают банки предоставлять продакшнам деньги на новые ленты. В ее фильмографии действительно рекордное количество шедевров — «Касабланка», «Жанна д’Арк», «Дурная слава», «Газовый свет» — и в этом тоже есть ее заслуга. За сценарии, любовным линиям которых Бергман не верила, она просто не бралась.
Если Ингрид Бергман все-таки соглашалась на роль, режиссер должен был быть готов увидеть ее в перерыве между съемками с салфеткой на шее поедающей лобстера или горячее мороженое — и смириться или попытаться принять меры. Актриса не видела смысла не только менять ради работы что-то в своей внешности, но и в привычках — а к вкусной еде она всегда была неравнодушна (и даже подружилась на этой почве с Альфредом Хичкоком). На фигуре это отражалось не так критично, как режиссеры могли видеть в своих кошмарах, потому что она была очень спортивной. И тем не менее временами ей приходилось под чужим давлением садиться на один творог. А во время съемок «Газового света» за ее рационом лично следил первый муж Петер Линдстром, которого попросили повесить дома замок на холодильник. «Петер был со мной очень строг», — вспоминала актриса. Он не знал, что у нее есть припрятанная в спальне жестяная банка с печеньем.
Пожалуй, сладости — единственное, что скрывала Ингрид Бергман. Cреди актрис, многие из которых пытались казаться кем-то другим не только на экране, но и в жизни, она была известна своей прямолинейностью. Ее дочь Изабелла Росселлини вспоминала, что ответ матери на банальный вопрос про любимых дизайнеров однажды спровоцировал целую шумиху в медиа. «Я не покупаю дизайнерскую одежду, она очень дорогая», — призналась Бергман. Ее природной грации и харизме хватало самого скромного обрамления — шерстяных свитеров, скромных платьев без декора, лаконичных белых блуз. Одежда ее в принципе не интересовала — ни как средство самоутверждения, ни как средство самовыражения. Изабелла Росселлини говорила, что в их доме никогда не было глянцевых журналов, о моде никогда не говорили: «Моя мама не была иконой стиля. Она была просто иконой». Более справедливо было бы сказать, что она была и тем, и другим — носить простые вещи с таким изяществом, как Ингрид Бергман, мало кто умел вплоть до расцвета минимализма в 1990-е (но это уже совсем другая история).
На красные дорожки Бергман тоже одевалась скромно, но элегантно. Естественно, без помощи стилистов. Приближенных дизайнеров или художников по костюмам у нее тоже не было. Разве что несколько раз Бергман обращалась за помощью к своему другу Умберто Тирелли, который шил костюмы для фильмов Висконти. Каблуки к вечерним платьям она надевала самые низкие, а в обычной жизни спокойно обходилась вообще без них, предпочитая лодочкам грубые ботинки. Это передалось Изабелле Росселлини: «Мама заразила меня смелостью не носить каблуки. Элегантность — это не только про выражение чьего-то вкуса, но и про выбор собственной жизни. Когда я вижу женщину на каблуках, думаю, что она жертва моды. Это, конечно, тоже от мамы».
Фото: Getty Images